nazlo_vsemu | Пластичная реальность

17:28, Сентябрь 18, 2014

Алексей Цветков для INLIBERTY

В стране, где я вырос, будущее было мифом, и о нем мало-помалу перестали говорить совсем, кроме как в строго ритуальных выражениях и в ритуальной обстановке съезда или пленума, по возможности все более туманнее после того, как рухнули обещания обеспечить каждого бесплатными обедами в столовых и тремя костюмами в гардеробе — забавно, что это, последнее, обещание, уже не помню, кем и когда данное, было адресовано только мужской половине населения.

О прошлом, наоборот, говорили подробно, в школе и университете, но его приходилось менять, причем не раз и навсегда в какой-нибудь канонической версии, а часто и внезапно, циклами, так что вчерашнее прошлое сегодня могло оказаться недействительным, и декорации срочно обновляли. На смену пролетарскому интернационализму приходила национальная гордость великороссов и ордена с изображениями царских полководцев, на смену мудрому вождю — кровожадный деспот или волюнтарист, немецкие фашисты превращались в друзей и союзников, а братский Китай — наоборот, и так все время.

Для понимания всего мироздания нам преподавали «диалектический материализм» — учение, которое считалось истинным, поскольку все остальные ложные, и, как я теперь понимаю, кишащее элементарными логическими ошибками. Нас учили, что наши ощущения отражают объективно существующий мир, но при этом настаивали на такой картине мира, которая ничего общего с этими ощущениями не имела. В современной философии зависимость ощущений от реальности именуется «теорией соответствий», и это эссе я хочу посвятить истории устранения этой теории из российского духовного арсенала и ее замены пластичной реальностью, когда картина мира произвольно определяется усилиями тех, кто облекает себя соответствующими полномочиями, — исчезла настолько, что сам этот термин, который легко найти в английской википедии, в русской отсутствует. На мой взгляд, это одна из глубинных причин нынешнего кризиса, и конца ему из точки, в которой мы сейчас находимся, не видно.

Теории соответствий в той области отечественной изящной литературы, которую принято именовать русской философией, традиционно уделялось минимальное внимание, но окончательная ее ликвидация началась, как понятно из вышесказанного, после октябрьского переворота, несмотря на торжество упомянутого диалектического материализма, твердо настаивавшего на ее примитивной версии. Игнорируя память еще недоистребленного поколения, не успевшего забыть, как дело обстояло раньше, нас уверяли, что жить стало лучше и веселей. Капиталистические страны были объявлены загнивающими и обреченными — тут, казалось бы, логично открыть границы нараспашку, чтобы каждый имел возможность убедиться лично, но вместо этого их патрулировали бесчисленные войска пограничников с пролетарскими собаками (собаки некоторых пород были объявлены военнообязанными и подлежащими призыву). Скудость провозгласили изобилием, узость — широтой, настаивая на многочисленности отечественных лесов, полей и рек: дескать, нет никакой нужды заглядываться на чужие, чужие лучше экспроприировать.

Одной из жертв этого намеренного расшатывания реальности стала наука — не та, которая была наглядно полезна для вооружения самой миролюбивой страны, а другая, способная приносить слишком широкую и поэтому не очень нужную пользу, — например генетика, где экспериментальный метод подменили директивным. Заодно попали под раздачу лингвистика и кибернетика. Помню, как меня, казалось бы приученного ко всему этому фактом рождения и местом жительства, потрясло утверждение в предисловии к одному из старых изданий «Логики» Горского о том, что логика — тоже классовая наука. Учебник при этом не выходил за рамки Аристотелевой логики, сугубо рабовладельческой.

Все это, казалось бы, недавняя история, но поскольку обращение с ней остается прежним, упоминания она все же заслуживает. Но и это были не самые радикальные меры по формированию аутентичной российской личности — вернее, по ее расформированию. Объективный мир, если вернуться в исходный пункт следствия, предположительно состоит из двух категорий явлений — фактов и ценностей. Факт — это описание или часть описания существующего состояния реальности, ценность — состояния желаемого, она заключает в себе долженствование, и поиск ее объективного источника гораздо труднее.

Любая религия содержит комплект ценностей, хотя бы на уровне тотема и табу, но его вряд ли отнесешь к сколько-нибудь объективным, это вечный повод к ссорам и стычкам. Христианство в первые времена после своего возникновения повседневной моралью не занималось, поскольку ожидаемый с минуты на минуту конец света предполагал лишь пост и молитву. Но когда ожидание продлилось, вот уже третью тысячу лет, пришлось подогнать под собственные нужды уже готовую этическую систему стоиков. Это, впрочем, лишь католическая ветвь, православие всегда сторонилось теории, а если кому был нужен совет, за ним обращались к духовнику или старцу — чистая розница, без общего знаменателя. И скорее всего именно поэтому светская этическая философия, которая стала развиваться на Западе примерно с XVII века, полностью обошла Россию стороной.

Стоит ли удивляться, что когда нравственность тоже объявили классовой категорией и заменили революционным правосознанием, ценности были сметены куда меньшими усилиями, чем факты. А когда революционное правосознание бесследно рассеялось, на его месте не осталось ровным счетом ничего, все та же пластичная реальность. Накануне распада СССР кое-кто пытался апеллировать к общечеловеческим ценностям, но никакого «общечеловека» никто не видел, это был эвфемизм, которым стыдливо именовали западную систему этики — о ней знали в основном понаслышке.

С началом «перестройки» (иронических кавычек тут не избежать) последняя видимость устойчивой реальности обрушилась и версии замелькали, как в стробоскопе. Как раз этот период в какой-то мере был ключевым для понимания всего последующего хода событий, а отчасти и предыдущего, но его подробная история до сих пор не написана, потому что материал расплывается под руками, из пластичного он стал на время газообразным. Настроение масс менялось чуть ли не мгновенно, некоторое время ожидали, что в Москве высадится 82-я воздушно-десантная дивизия армии США и приступит к раздаче населению ценных пакетов, а когда этого не произошло, общее настроение начало резко меняться не в пользу Америки. Телезрители сидели у экранов с бадьями воды, чтобы зарядить ее от пассов колдуна и сделать животворной. В провинции повсеместно ожидали визита космических пришельцев — одни с надеждой, что гости как-то разгребут ситуацию, другие — с опасением, что они наложат щупальцы на российские ресурсы. Часть населения приступила к пошиву белогвардейских и казачьих мундиров, другая припала к Велесовой книге. Почти все без исключения СМИ пожелтели настолько, что стали оранжевыми, и мне особенно запали в память сообщения о том, что ученые где-то в Сибири обнаружили портал ада — без тени иносказания.

У интеллигенции, что бы мы под ней ни подразумевали, не было никакого шанса забежать в голову этой колонны и возвысить голос, она в любом случае подпала соблазну еще раньше, хотя и двинулась в его сторону по высокой тропе. Догмы диамата, давно не вызывавшие в этой среде даже кислой усмешки, уступили место импорту тотального релятивизма, в основном из Франции, где он сформировался в результате кризиса Третьей республики и унизительной эпохи «вишизма» — вряд ли эти параллели случайны. Впрочем, и в самой Франции это были плоды переработки импорта: релятивизм ценностей вел свою родословную от Ницше, релятивизм фактов — от немецких феноменалистов.

Парадоксально, что некоторые при этом относили себя к лагерю либерализма — даже после того, как в массах это слово стало ругательством, хотя либерализм исходно релятивизму враждебен и практически подразумевает теорию соответствий.

В разгар этого бедлама президент РФ Борис Ельцин объявил нечто вроде конкурса на новую русскую национальную идею, полагая, видимо, что она придаст устойчивость вконец расшатавшейся реальности. О конкурсе с тех пор успели позабыть, но зато сегодня хорошо известно имя победителя — его как раз Ельцин народу и представил. Владимир Путин, укрепив за первые два срока вертикаль и личное благосостояние, на третьем догадался, что лучшей новой идеей будет старая: взятие Царьграда, хотя вот так прямо об этом сегодня не говорят.

В этом свете совершенно понятен внезапный повальный энтузиазм по поводу аннексии Крыма, даже если пресловутые опросы общественного мнения перехлестывают через край. Когда Путину пришла в голову идея взять наконец под контроль отбившуюся от рук реальность, большинство испустило коллективный вздох облегчения. Место затянувшейся частной конспирологии наконец заняла хоть какая-то каноническая версия мироустройства, где расставлены на свои места «мы» и «они», зло и добро, явь и иллюзия. Тот факт, что эта версия обещает быть еще менее долговечной, чем предшествовавшие ей советские, никого не смущает, потому что факты всегда были под сомнением, только интерпретация — священна, и завтра наверняка спустят сверху новую. Но кое-кто наверняка еще помнит, что космические карты пришельцев уже заправлены в планшеты, а сибирский портал ада зарос ягелем ненадолго.